ПУБЛИКАЦИИ В ИНТЕРНЕТЕ
ПОЭЗИЯ
Ирина Кадочникова – филолог, литературный критик, поэт.
Родилась в 1987 году в г. Камбарке Удмуртской АССР. Окончила филологический факультет Удмуртского государственного университета. Кандидат филологических наук.
Работала учителем русского языка и литературы в АОУ «Гуманитарный лицей» (Ижевск), преподавателем гуманитарных дисциплин в «Восточно-Европейском институте» (Ижевск). В настоящее время преподаватель гуманитарных дисциплин в «Московском экономическом институте».
Стихи публиковались в литературном журнале «Луч», в издании «Никуда этот мир не исчезнет… Поэзия Удмуртии. Избранное» (2015), в «Литературной газете» (2016), в альманахе «Решетовские встречи – 2017» (Березники, 2017), в альманахе «Вещество» (Екатеринбург, 2017).
Автор двух поэтических книг: «Единственный полюс» (2015), «Без темы» (2017).
Живет в Ижевске.
Ссылки:
http://ru.calameo.com/books/004082155472650965114
(Кадочникова И. Единственный полюс. – Ижевск, 2015).
* * *
Вот если смотреть с точки зренья обратной
На мир перспективы, не всё так уж плохо:
Любовь, между прочим, весьма вероятна,
И даже не очень трагична эпоха.
Когда ты себе – и Орфей, и Овидий,
То как-то не страшно, что нефть дорожает,
Что Турция, блин, исчезает из вида
И что Украина теперь нам чужая.
Всё это политика. Наша работа –
Писать против смерти. Когда-нибудь всё же
Мы встретимся снова, и ты мои ноты
Сыграешь на память, и я твои тоже –
В ином измеренье. Мы больше не будем
Разменивать жизнь (ведь и так не по двадцать)
На глупое бегство от собственной сути.
Мы больше не будем с тобой расставаться.
* * *
Плывут снега, за ними – чьи-то души.
Над городом и миром – только снег.
Плывут снега. И небосвод разрушен,
Поскольку до основ разрушен век.
Плывут снега. Я зашиваю раны.
Я сам себе нарколог и хирург.
Вот в недрах символистского романа
Совсем по-волчьи воет Петербург,
А мы здесь, в этой глухомани редкой,
Укрытые Бог весть каким старьём
От жадной жизни, щедрой на объедки, –
Мы никогда, наверно, не умрём –
Не знаю. Это неуместно, может, –
Мои слова про свет и Рождество.
Но если Ты – Господь, скажи мне всё же,
Что не случится с нами ничего.
Ижевск – Екатеринбург
Ижевская горечь во рту, прудовская тоска,
Как будто все краски стёрты с лица земли,
Как будто бы здесь начинается Лета-река,
И что ни фасады, то призраки-корабли.
И вот он тебе – такой неожиданный факт,
А в сущности, древний и очень знакомый сюжет:
Впадает удмуртская Лета в Сибирский тракт –
И даже момента случайности в этом нет.
И если октябрь, это значит, опять Урал,
Вечерние поезда, привокзальная грусть.
И чем же не лабиринт – литературный квартал,
Где каждую трещину знаешь почти наизусть?
Где каждую осень читаешь себя между строк,
И хочется жить, и так хочется умереть.
И город уходит огнями в глубокий смог,
И тонет в открытом небе река Исеть.
* * *
Лежишь, бывает, медитируешь
До самых кончиков души.
А за окном – хрущёвки сирые,
Россия, улица, бомжи.
И небо слёзное-дождливое,
И мир так жалок и убог…
Вот Шива с Кришной – те счастливые,
А наш Господь – печальный бог.
Спасайся же стихов творением,
Держись за музыку, пока
По линии сопротивления
И по течению песка
Скользишь, по винтовой поверхности,
Сгорая в дым (но что с того?),
И, как солдат, пропавший без вести,
Лица не помнишь своего.
* * *
В такой высокой солнечной траве,
Среди берёз в негаснущей листве
Лежать – и с каждым вдохом неприметным
Свободным становиться и бессмертным.
Здесь эльфы жили много лет назад,
Возделывали свой тенистый сад.
Остались странные отверстья там и тут:
Возможно, духи в них теперь живут
И по ночам выходят, и весь лес
До самых поднимается небес.
Как хорошо не ведать ничего,
Что нарушает жизни торжество.
Гудят шмели, и сквозь подобье сна
Я слышу, как проходят времена
И как они сливаются в одно,
Друг в друге повторяясь всё равно.
В каких мы отразимся зеркалах,
Никто не знает, потому что всяк,
Когда в себя глядится, лишь сомненье
Глухое видит – и теряет зренье.
И если я глаза вот-вот закрою,
Увижу вряд ли что-нибудь другое.
Но всё-таки – на день, на час, на миг ли –
Спасибо, Господи, что мы вот здесь возникли –
В году двухтысячном, две тысячи шестом,
Две тысячи тринадцатом – каком,
Неважно, – и остались на века
В зелёной памяти речного тростника.
* * *
И поезда гудят протяжно,
И перспектива неясна.
Всё больше думаешь о страшном,
Когда вокруг шумит весна.
И вот, распахивая шторы,
От первых жмуришься лучей
И сам в себя глядишься, чтобы
Понять сокрытый смысл вещей,
С тобой происходящих, будто
Случайных, странных, никаких.
И ты перебираешь буквы,
И по течению реки
Плывёшь, и пишешь по теченью,
Но вдруг – со скоростью звезды –
Тебя последний, невечерний
Накроет свет из темноты.
ЛГ 2016 - 46
О БЕГЕ ВРЕМЕНИ, О ШУМЕ ВЕКА
* * *
Мне за туманом, впереди
Живая музыка звучала.
И это что-то означало –
Не приближенье ли любви?
Затверженная наизусть,
Она плыла благою вестью.
И может, я ещё воскресну,
И может, я ещё спасусь,
Очнусь, возрадовавшись дню,
И в сердце обрету надежду.
И музыка меня утешит.
И я себя в ней сохраню.
* * *
Всё суета, но – Господи прости, -
О чём ещё сказать? О сумме снега,
О беге времени, о шуме века,
О имяреках, о конце пути.
Но губы пробуют на звук слова
Простые и знакомые друг другу.
И шествуют торжественно по кругу
Трава и Солнце. И опять Трава.
* * *
Чего-то я жду. Воды.
Весны. Травы-лебеды.
Зелёной лесной тишины,
Речной глубины.
Когда бы земное тепло,
Покуда оно не ушло,
В душе сохранить навсегда,
На все холода.
Запомнить сирени в цвету,
И бабочку на лету,
И лист земляничный, и ту
Горчинку во рту,
И утро, когда в росе,
И пыль бездорожья, и все
Ромашки в твоих руках
Сберечь хотя бы в стихах,
Хотя бы в одних словах
Пустяшных, как трын-трава,
Знакомых, простых, как дождь,
Но всё же нетленных, но всё ж…
* * *
Что направо уже не свернуть
И налево – не важно.
Ты несёшь свой упрямый путь.
Ты кораблик бумажный.
И с набитым до неба ртом
Тяжелее вдвойне, чем
Если вывернуто нутро
И прогнуты плечи.
И хотя говорить ещё
Рановато о крене,
Но уже начинает отсчёт
Слов и выдохов – время.
И куда ни гляди, вокруг –
Азы, Яти…
Но уже не хватает рук,
Для объятий.
* * *
Закрыть глаза на всё – на всебиенье шума,
На тишины пророческую речь.
Из горечи отчаянья извлечь
Не детский плач, а музыку большую.
* * *
Только вымолвишь: Господи-Боже,
Как спокойно от этого света.
Хоть и осень в разгаре, но всё же
Ни тоски, ни печали по лету.
И деревьев высокое пламя
Так смиренно ложится под ноги,
Что легко. И приходят на память
И берёзовый лист, и кленовый
Из лесного глубокого детства,
Где мы спрятаны были до срока
И уже не могли наглядеться
На распахнутый мир многоокий.
* * *
Ты останешься со мной
В этом воздухе осеннем,
Где уже ложатся тени
Безнадёжности земной.
Ты останешься, как свет,
В этом городе печальном. –
Вспыхнет красными свечами –
И опять сойдёт на нет.
И не будет ничего,
Кроме чёрного на белом,
Кроме снежного напева,
Кроме вечности его.
Но какие б холода
Ни дышали в наши двери,
Ты останешься, как вера,
Как надежда, – навсегда.
* * *
Я на родине прячу взоры:
Вся Камбарка – одна родня.
Подпирает с утра заборы
Затрапезная алкашня.
Бабка Аня ещё живая,
Так же зелен крыжовник в саду,
И соседки ковры стирают
На камбарском зелёном пруду.
А на Каме-реке парома
Не дождёшься – такая фигня.
Неужели я снова дома?
Мама, папа, простите меня.
И красивей я стала, и проще,
И тридцатник не дашь всё равно.
Где ты, Толя-регулировщик?
Чай, в Сардане уже давно.
Я у бабушки на могиле
С прошлой осени не была.
Как давно её хоронили,
Как недавно она умерла.
Палисадник её тенистый,
Тополь-ясень – покой такой…
Был мой дедушка гармонистом
И танкистом под Курской дугой…
______
…Вот ведь, Господи, лето, жарко –
Всё как в детские времена.
Эх, Камбарка моя, Камбарка,
Безызвестная сторона.
* * *
Только подумать – как будто вчера
Все это было со мною:
Школы начальной и средней пора,
Новый портфель за спиною.
Ну, а совсем оглянуться назад –
Ярче и чётче детали.
Помнишь, Виталька, родной детский сад?
Как мы оттуда сбегали!
И на заборе сидели весь день:
Ждали гудка заводского.
Май зеленел, расцветала сирень
В окнах у Сашки Мичкова.
Сашка Мичков! До сих пор я в тоске.
Время по-своему лечит.
Ты мне сердечко чертил на песке,
Юбку дарил и колечко.
Улица тихо и мирно жила,
Не одобряла чужого.
Помнишь, Виталька, такие дела –
Я воровала крыжовник
У бабки Ани в оградке, потом
Угол мне был в наказанье.
Папа еще ремонтировал дом,
Видел своими глазами
Стыд на моем шестилетнем лице
(Бабка грозила милицией).
Кто тогда знал, что Камбарский лицей
Долго мной будет гордиться?
…Помнишь тот зонтик? Мне было семь лет –
Прыгали с крыши сарая.
Помнишь бутылки, цветмет и чермет?
Что там ещё собирали?
Помнишь землянку в лесу, самопал,
Август дождливый и млечный?
Сашка уехал, и дом пустовал,
Кануло в Каму колечко.
Кануло в Каму: холодное дно.
Вдаль укатилось лето.
Где же ты, где, золотое руно?
Нет, не даёт ответа.
* * *
За окном бездельничает снег.
В комнате хозяйничает ветер.
Видимо, на этом белом свете
Ты всего лишь горе-имярек.
журнал "ЛУЧ" 2017-0-3
Статьи
ИРИНА КАДОЧНИКОВА
